(Из книги «Войны-Тени», 1997г. )
По узкой лесной дороге мчался конный отряд из десяти человек. Солнце едва встало над горами, однако всадники успели уже проделать немалый путь. Лошади были в мыле, но седоки беспощадно гнали их вперед. Ветки, мокрые от утренней росы, беспощадно хлестали по людям. Впрочем, легкие доспехи из кожи и лакированного дерева надежно закрывали торс, а шлем — «кабуто» — со щитками на щеках спасал от неминуемых царапин лицо и шею.
Самураи очень спешили. Это был посыльный отряд, направлявшийся в Эдо с важным письмом к самому князю Токугава Иэясу, сегуну Японии.
За доставку в целости и сохранности сверхсекретного послания хатамото («знаменосец», низшее офицерское звание) Торинобо Ясутакэ отвечал своей головой и головами своих подчиненных.
Именно из-за важности письма ему приказали взять с собой целый отряд вооруженных до зубов воинов. В путь они отправились еще до рассвета, чтобы к вечеру прибыть в столицу. Дорога от замка Оцукэ до Эдо неблизкая, а послание — срочное, поэтому приходилось спешить, не жалея коней. Впрочем, специальный документ давал право сменить лошадей в любом месте, где они смогут найти им замену.
Торинобо Ясутакэ скакал во главе отряда, держа наперевес копье с красным флажком — отличительным знаком вестового. Он, как и все его люди, был в полном боевом вооружении: за поясом — пара мечей, длинный и короткий; справа у седла — лук со стрелами в колчане, слева — небольшой круглый кожаный щит. От других самураев его отличали лишь этот шит, да еще забрало в виде маски, изображавшей страшную рожу черта.
Дорога петляла между деревьев, то выходя к берегу ручья, то подбираясь к самому склону горы. Иногда повороты были столь круты, что приходилось сдерживать лошадей, чтобы не расшибиться о скалу, нависшую над самой дорогой или не свалиться в овраг с каменистым дном. За одним из таких поворотов Ясутакэ резко осадил коня, заставив его встать на дыбы. Поперек пути лежало огромное старое дерево. Справа от него круто вверх уходил склон горы, покрытый густыми зарослями, слева нависала скала, окруженная редким кустарником.
Заметив опасность, Ясутакэ предупреждающе закричал.
Однако самурай, ехавший прямо за ним, не смог удержать лошадь и вылетел из седла. Перевернувшись в воздухе через голову, он с глухим стуком упал на спину с другой стороны дерева. Его лошадь с разгона напоролась брюхом на острый массивный сук, торчавший из огромного ствола, когда попыталась перепрыгнуть через него. Она рухнула рядом с хозяином, дергая в агонии ногами. Остальные воины остановились вовремя.
Ясутакэ приказал спешиться. Затем взглянув на лежащего без движения упавшего самурая, он повернулся к безмолвно стоящим подчиненным:
— Хатиро, посмотри, что с ним. Муро, помоги ему.
Двое самураев молча перелезли через дерево. Вскоре раздался голос Хатиро:
— Господин, он мертв. У него сломана шея.
Ясутакэ вздрогнул. Он не страдал сентиментальностью, однако эти люди были его лучшими воинами. Каждого он знал по имени, и каждого проверил в бою. Поэтому смерть любого из них была для Ясутакэ все равно что смерть близкого родственника. Командир обвел своих солдат взглядом.
Внешне они оставались спокойными, но в душе, не сомневался Ясутакэ, переживали гибель товарища столь же тяжело, что и он.
Муро и Хатиро подняли тело на руки, подошли к дереву.
Ясутакэ в этот момент стоял к ним спиной, поэтому он не заметил, как слегка дрогнули кусты впереди у дороги. Он услышал лишь тонкое жужжание и тупой удар. Резко оглянувшись, хатамото увидел, что Муро вдруг отпустил мертвое тело, прогнулся дугой назад, а руки раскинул в стороны. Самураи в недоумении смотрели на него, но Хатиро среагировал мгновенно. С криком «берегись!» он перемахнул через преграду и упал на землю. В тот же миг Муро захрипел, изо рта у него пошла кровь, потом он упал на живот. Из его спины торчало черное древко стрелы.
Поняв, что они попали в засаду, воины последовали примеру Хатиро, укрывшегося за стволом от невидимых противников. Двое самураев схватили свои луки и принялись обстреливать кусты по обеим сторонам дороги, хотя там не было видно никакого движения. Взгляды остальных воинов обшаривали все вокруг. Ясутакэ почувствовал, что пора принимать решение. Он обязан доставить донесение и сохранить жизнь своим подчиненным. О себе он не думал. Самурай никогда не задумывается о смерти, ибо тогда, когда он начнет бояться ее, он перестанет быть самураем. Всматриваясь и вслушиваясь, воины ждали приказа. Обстрел кустарника они прекратили, чтобы не расходовать стрелы впустую.
Впрочем, решить что-то определенное было трудно.
Отряд попал в засаду, но врагов не видно, численность их неизвестна. В то же время ясно, что они под прицелом, любое движение в обход может оказаться роковым. Противник хорошо замаскировался и выжидает, лишая самураев возможности ринуться в атаку. Что ж, остается только одно — послать кого-то в разведку, чтобы установить количество врагов и место их расположения. Беда в том, что разведчику придется отправиться почти на верную смерть.
Если враги заметят, как он отделился от остальных, то непременно убьют его.
Об этом и сказал Ясутакэ сгрудившимся вокруг него воинам. Задача проста и смертельно опасна: добраться до леса и определить, где прячется противник, какова его сила. — Я думаю, их немного, иначе они давно пошли бы в атаку. Нужен доброволец.
Самураи молчали. Любой из них готов был сложить голову за командира, но никто не спешил умирать. Невидимая опасность настораживала, даже пугала. Умереть в бою — лучшая из возможных смертей для самурая. Но то — в открытом честном бою. Быть зарезанным из-за угла, подобно свинье, не хотел никто.
Ясутакэ вопрошающе обвел взглядом своих бойцов. Ему не хотелось никого принуждать. Наконец, Хатиро не выдержал:
— Я пойду, господин.
Ясутакэ молча похлопал его по плечу, желая удачи.
Хатиро снял шлем, доспехи, и остался в легком кимоно и шароварах. Малый меч он отдел командиру, большой засунул за пояс сзади, чтобы тот не мешал движению.
Затем пополз вдоль ствола лежавшего дерева, извиваясь змеей и стараясь не задевать ветвей, пока не скрылся в высокой траве справа от дороги. Воины проводили его тревожным взглядом. От Хатиро зависел теперь ход дальнейших событий. Если ему не удастся выяснить обстановку, придется прорываться вперед вслепую, рискуя стать мишенями для стрелков, скрывающихся где-то неподалеку.
* * *
Хатиро ползком подобрался к первым деревьям, напряженно вслушиваясь в каждый шорох и стараясь сам не создавать шума. Вокруг стояла тишина. Хотя огромный дуб, преградивший дорогу, был срублен, судя по пню, совсем недавно, никого не было видно.
То и дело озираясь по сторонам, ловя с обостренным вниманием любой звук, Хатиро перебегал, пригибаясь к земле, от дерева к дереву, от куста к кусту. Так он достиг того места, откуда, как он успел заметить с дороги, вылетела стрела. К его удивлению, здесь не оказалось никаких следов человеческого присутствия. Держа меч наизготовку, воин внимательно изучал траву и кустарник. Никого и ничего! Не похоже даже, чтобы кто-то здесь был раньше.
Хатиро выпрямился во весь рост и еще раз прошел вдоль дороги по тем местам, где мог скрываться невидимый пока враг. Тщетно! Видимо, в засаде сидел всего один человек.
Удовольствовавшись двумя трупами, он сбежал, чтобы не заплатить своей головой за это преступление. Скорее всего, стрелял какой-то разбойник, или ронин (самурай без хозяина), чей господин пал от рук воинов Токугавы. Те и другие ненавидят сегуна. Что ж, можно сказать остальным, что путь свободен.
И вдруг земля перед ним словно взорвалась фонтаном желтых листьев. Сверкнула на солнце сталь, меч выскользнул из рук Хатиро и отлетел в сторону, выбитый мощным ударом. В следующий миг тонкая цепь захлестнула жилистую шею самурая, а сильный рывок повалил его лицом вниз. Что-то тяжелое прыгнуло Хатиро на спину и прижало к земле, едва не сломав позвоночник. Потом чья-то крепкая рука схватила его за волосы, повернув голову вправо.
Цепь на шее немного ослабла, ровно настолько, чтобы можно было дышать. Поверженный воин скосил глаза вверх, и едва не застонал от смешанного чувства огорчения и бессильной злобы: ниндзя! Сомнений быть не могло, кому же еще принадлежали эти холодные безжалостные глаза в прорезях черного капюшона?!
— Где письмо? — Хриплый, видимо, специально измененный голос не угрожал, но в то же время не обещал ничего хорошего. Было в этом голосе нечто такое, что вызывало непреодолимое желание рассказать все, что знаешь, только бы не слышать его больше, и не смотреть в бездонные черные глаза. Взгляд ниндзи парализовал всякую способность к сопротивлению, он пугал и завораживал одновременно. Хатиро начисто забыл о своем командире и самурайской клятве верности, о своих товарищах и воинском долге. Ему хотелось лишь одного: поскорее избавиться от пронзающего душу ледяного взгляда, не слышать больше этого хриплого голоса, забыться во сне, пусть даже сон этот окажется самой смертью.
— Письмо у нашего командира, оно спрятано между нагрудной пластиной и кожаным панцирем. Я сам видел, как он положил его туда.
Едва он произнес эти слова, как тяжелый удар раздробил ему висок и Хатиро навсегда погрузился во мрак небытия.
* * *
Солнце уже достаточно высоко поднялось над горизонтом, а самураи по-прежнему лежали в укрытии, поджидая своего разведчика. Кони тихо ржали, требуя воды и корма.
Их владельцев тоже мучила жажда — несмотря на осень, солнце наполняло воздух зноем.
— Где же Хатиро? Неужели погиб? — Ясутакэ говорил вслух, обращаясь скорее к себе самому, чем к своим людям.
Те продолжали напряженно всматриваться в заросли.
— Если он вскоре не появится, станем прорываться вслепую. Побежим справа по склону горы вверх, чтобы уберечься от стрел за деревьями. Лошадей придется бросить. Без нашей помощи они не осилят подъем по такой крутой горе, да и заросли слишком густые для них. Через поваленное дерево мы их тоже не перетащим, враг не позволит. Будем держаться все вместе. Если попадем в засаду, то прорвемся с боем. А пока подождем еще немного.
Ясутакэ надеялся, что Хатиро жив. Ведь он старше всех в отряде, самый опытный среди них. Ясутакэ, которому едва исполнилось 23 года, был гораздо моложе сорокалетнего Хатиро, воевавшего в молодости под знаменами Тоётоми Хидэёси, первого объединителя страны Ямато.
Трудно поверить, что стать умудренный воин мог погибнуть, даже не подав сигнала тревоги. Скорее всего, он по-прежнему рыщет где-нибудь в чаще.
Однако время шло, а в лесу продолжала царить тишина.
Ни звука. Всякие сомнения исчезли: Хатиро мертв! Торинобо Ясутакэ одел шлем и слегка приподнялся над землей.
— Больше ждать нельзя. Уже трое наших мертвы. Если мы будем здесь лежать дальше, то не выполним приказ господина, и скорее всего погибнем. Возможно, они не идут в атаку потому, что их слишком мало для открытого боя. Не исключено, что они послали гонца за подкреплением. И в том, и в другом случае надо спешить. Пойдем на прорыв. Слушайте все. Если меня убьют, тот, кто останется жив, должен доставить письмо по назначению.
Ясутакэ похлопал себя ладонью по груди там, где была круглая пластина из полированной меди. Отцепив одну застежку, он показал подчиненным край бумаги и снова закрыл тайник. Самураи закивали головами, давая знать, что поняли командира.
— А теперь — вперед! Ясутакэ первым бросился в сторону леса, начинавшегося всего шагах в десяти от дороги.
Самураи последовали за ним. Бежать вверх по крутому склону, да еще в доспехах и с оружием, было очень тяжело.
Воины цеплялись руками за ветви деревьев, чтобы не скатиться вниз. Через пару минут все выдохлись, бег перешел в карабканье. Самый подходящий момент для внезапной атаки противника. Но тишину и спокойствие ничто не нарушило. Так никого и не встретив, самураи выбрались на ровное место. Там они залегли, кто за деревом, кто за кустом, чтобы отдышаться. Потом плечом к плечу, с мечами наготове, двинулись дальше.
Когда они удалились примерно на триста метров от того места, где попали в засаду, кто-то сказал:
— Похоже, что враг ушел. — Все мысленно согласились с ним.
— Мы не можем продолжать путь, пока не убедимся, что Хатиро в самом деле мертв. Может быть, он нуждается в нашей помощи. — Ясутакэ мало верил в собственные слова, но он должен был показать своим людям, что никого из них не оставит в беде, не попытавшись что-то сделать.
— В то же время нам некогда задерживаться здесь, шаря по кустам в поисках мертвого тела. Сюда в любой момент может нагрянуть враг. Ямаскэ, — обратился он к восемнадцатилетнему красавцу, — ты у нас самый горластый. Крикни три раза кукушкой. Если Хатиро отзовется, мы придем ему на выручку, если нет — значит, он наверняка мертв.
Ямаскэ повторил сигнал трижды. Настоящие кукушки почему-то давно молчали и Хатиро, без сомнения, должен был понять сигнал, если только он мог его слышать. Однако ответа не последовало. Ямаскэ хотел повторить крик, но Ясутакэ остановил его.
— Бесполезно. Он нас не слышит.
* * *
Отряд осторожно продвигался вперед, растянувшись цепочкой. Тропа была настолько узкой, что по ней не могли идти рядом даже двое. Первым шел Ахито, живший когда-то в этих местах и знавший поэтому дорогу. Ближайшая деревня отсюда в двух часах ходьбы через лес и гору, а от деревни до того замка, где можно взять лошадей, примерно пол-ри (около двух километров) по ровной дороге.
Ясутакэ следовал за Ахито, погруженный в невеселые мысли. Они уже удалились на четверть ри от засады.
Можно было надеяться, что опасности больше нет, хотя все оставались начеку. Ясутакэ тревожила не встреча с неведомым врагом, а совсем другая проблема. Отряд сильно задержался, даже загнав коней, они все равно опоздают теперь на пол-дня. К тому же трое его солдат заплатили своими жизнями за послание, содержание которого никому из них не известно. Единственное, что знал молодой хатамото — это то, что письмо очень важное, и что доставить его сегуну надо сегодня. Значит, либо они выполнят приказ, либо умрут. Третьего не дано.
Самураи не заметили, что на толстой ветви дерева, прямо над ними, распласталась фигура в черном. Снизу невозможно было увидеть ее из-за игры света и тени в густой листве, колышащейся под легким ветерком. Но отсюда сверху прекрасно просматривались фигурки в доспехах, с блестящими лезвиями мечей в руках. Ниндзя высматривал командира. По словам убитого им разведчика, именно командир имел при себе донос на имя Токугавы.
Если грозный сегун получит его, погибнет целый клан родичей. Такого поворота событий ни в коем случае нельзя допустить. Письмо должно быть перехвачено, а отправитель — покинуть этот мир, полный несовершенства и скорби.
Ниндзя проводил взглядом удалявшихся самураев и бесшумно соскользнул на землю. Он понял, куда те направлялись.
* * *
Ахито вел товарищей по едва заметной тропинке, змеившейся между деревьев. В правой руке он держал наизготовку обнаженный меч. Ноги в мягких таби (тапочках с ответвлением для большого пальца) утопали в плотном ковре из листьев. Вдруг он вскрикнул и схватился левой рукой за ступню. Все бросились к нему. Из тонкой кожаной подошвы таби торчала железная колючка, шарик с четырьмя шипами. Ахито выдернул ее, поморщившись от боли, и со злостью бросил в кусты.
Тут один роин, у которого на левой руке не хватало мизинца, выхватил короткий меч — вакидзаси — и воскликнул: — Я знаю, что это! Тэцубиси ниндзя! Он наверняка отравлен. Нельзя допустить кровь с ядом к сердцу, иначе Ахито умрет-
Ясутакэ понял в чем дело. Отрезав шнурок, закрепляющий доспехи, они пережали им ногу под коленом, а затем вскрыли рану, предварительно сняв обувь. Ахито дернулся, хлынула кровь, вынося вместе с собой смертельный яд.
Потом рану хорошо забинтовали тряпкой, отрезанной от одежды пострадавшего, наложив на нее кожу гольца, извлеченную откуда-то Такуро, тем самым воином, что первым понял суть происшествия.
— Придется его нести, — хатамото сожалел о новой задержке, но бросить в лесу своего раненого солдата никак не мог.
— Всем вдвойне быть начеку. Кто-то нарочно бросил здесь этот шип. Возможно, он сейчас наблюдает за нами.
Надо скорей уходить отсюда, пока он не сообщил своим о наших передвижениях.
Такуро вполголоса произнес:
— Господин, это проделки ниндзя. Ему не обязательно вызывать подкрепление, он сам перебьет нас всех по одному. От него не убежать и не спрятаться.
Ясутакэ казался рассерженным.
— Неужели ты боишься? И откуда тебе известно, что ниндзя один? Может в лесу прячется целый отряд?
— Если бы их было много, то они давно напали бы на нас с разных сторон. И я ничего не боюсь, просто мне не хочется сгинуть в этом проклятом лесу как сгинул Хатиро…
Ясутакэ прервал разговор:
— Поспешим, Ямаскэ, Дзинако, возьмите Ахито на руки, потом вас сменят другие.
Отряд снова двинулся в путь, только теперь каждый внимательно смотрел под ноги, стараясь не повторить ошибку Ахито. Между тем, его нога начала распухать, это значило, что какая-то часть яда все-же осталась внутри.
Чтобы легче было нести раненого, Дзинако снял с него доспехи и забрал оба меча. Доспех пришлось бросить, мечи взяли воины, свободные пока от переноски.
Черная тень кралась в зарослях, словно хищник, выслеживающий добычу. Четверо выведены уже из строя, остались еще шестеро. Ниндзя не стремился убивать просто так. Если бы появилась иная возможность завладеть письмом, он бы ею воспользовался. Но самураи не отходили от своего предводителя ни на шаг, как волки, сбившиеся в стаю.
Ниндзя не торопился. Время пока есть, тем более, что с раненым на руках самураи стали двигаться медленнее.
Можно по одному отправлять их туда, откуда нет и не может быть возврата…
Воины вышли на небольшую поляну, как вдруг Косато, шедший впереди с Ясутакэ, захрипел и схватился за горло.
Все недоуменно посмотрели на него. Косато дернул правой рукой, будто вынимая занозу из шеи, а левой сразу прикрыл это место. Между пальцев у него потекла кровь.
Двумя пальцами правой руки он держал маленькую иголку с оперением. Потом он рухнул на землю.
Такуро крикнул: — Бежим к деревьям!
Все рванулись вперед. Ямаскэ попытался поднять Косато, но Такуро потянул его за руку.
— Ему уже не поможешь. Там яд. Помоги лучше нести Ахито.
Через несколько секунд отряд скрылся в зарослях, оставив на поляне корчащегося в агонии Косато. Впрочем, мучался он недолго, яд оказался сильным. Несколько хрипов, и глаза его закатились навсегда.
Ниндзя разобрал духовую трубку — фукия — и спрятал ее части в специальный кармашек внутри своего костюма.
Следующая жертва умрет от другого оружия, не стоит повторяться. Разнообразие отличает любое искусство, даже столь необычное, как искусство убивать людей. Черный человек быстро побежал наперерез остаткам отряда готовить новую западню.
Усталые воины продолжали свой путь. Ахито стонал в бреду. Нога у него ужасно распухла и посинела. Он был весь в поту. Если ему суждено выжить, то все равно еще сутки, не меньше, он будет страдать в горячке, оставаясь обузой для остальных.
Нервы самураев были напряжены до предела. Они то и дело оглядывались по сторонам, реагировали на каждый шорох, на любой треск. Пословица гласит, что лучше встретиться с тигром на открытой равнине, чем со змеей в высокой траве. Противник явно использовал тактику змеи, нанося удары неожиданно, исподтишка. Поворачиваясь направо, нельзя было быть уверенным, что в тот же миг не получишь удар слева, и наоборот. В глазах воинов стоял страх. Не страх смерти, а боязнь неизвестности, которая хуже всего на свете.
Ясутакэ шел теперь первым, готовый принять любой удар на себя. Он то и дело посматривал вниз, на тропу, не желая чтобы с ним повторилась история Ахито. Однако эта предосторожность не помогла. В одном месте оказалась ловушка, похожая на силок для зайцев. Ясутакэ ступил ногой в петлю, замаскированную на тропе под грудой листьев.
Петля немедленно затянулась, нога своим движением вперед освободила стопор, разогнулась мощная ветвь, и Ясутакэ неожиданно взлетел в воздух, повиснув на одной ноге головой вниз. От него до земли было не меньше четырех метров.
Самураи тут же положили Ахито на землю и образовали круг со всех сторон дерева, на котором болтался их командир. Ямаскэ полез наверх, пытаясь освободить его. Все эти события заняли лишь пару секунд, прошедших в полном молчании, если не считать того, что Ясутакэ вскрикнул от неожиданности.
Не успел Ямаскэ добраться до первой ветви, как сверху на землю прыгнул человек в черном. Мягкое приземление на обе ноги, кувырок через плечо, взмах рукой — и один воин упал, схватившись руками за горло. В его шее сбоку торчал сякэн в форме креста. Ниндзя немедленно повернулся, тонкой цепью с грузилом на конце он захлестнул руку Такуро, занесшего меч для удара. Новый кувырок, и человек в черном, оказавшись рядом с Такуро, не успевшим или не догадавшимся перехватить меч в другую руку, вонзил серп ему в бок, между передним и задним щитками панциря. Серп так и остался торчать в теле, содрогаясь от конвульсий раненого.
Хосака и Дзинако бросились на помощь своему товарищу, решив напасть на черного дьявола с двух сторон, но тот оказался быстрее. Он рывком устремился к ближайшему дереву. Самураи кинулись за ним. Затем произошло неожиданное. Со всего разбега ниндзя сделал несколько шагов вверх прямо по стволу, а затем, оттолкнувшись ногами, он перевернулся в воздухе и приземлился за спинами ошарашенных воинов. Там, где лежал без сознания Такуро.
Ниндзя подхватил с земли меч самурая и отпрыгнул в сторону, готовый к бою…
Ямаскэ еще не достиг того места, где была закреплена веревка, как висевший на ней Ясутакэ обнажил меч и ударил им выше своей ступни. В то же мгновение он рухнул головой вниз с четырехметровой высоты. Мягкий ковер листьев смягчил падение, но одна из пластин панциря больно ударила в бок, сбив дыхание и, вероятно, сломав ребро.
Хосака и Дзинако яростно атаковали своего противника.
Однако тот даже не пытался противостоять их натиску. Он приседал, уклонялся, отпрыгивал в сторону, прятался за кусты и за деревья, не выпуская из рук меч Такуро. Самураи ожесточенно рубили воздух, им никак не удавалось коснуться клинками вертлявого противника. И вдруг, оказавшись в один из моментов слева от Дзинако, ниндзя горизонтальным движением справа налево буквально срезал с плеч голову самурая. Обезглавленное тело рухнуло на землю, заливая траву и листья алой кровью. Хосака дико закричал. Ничего не разбирая вокруг, он устремился на врага, нанося удары с невероятной быстротой. Но за кустом уже никого не было, только окровавленный меч лежал рядом с трупом Дзинако.
Ясутакэ с трудом остановил разбушевавшегося Хосаку, продолжавшего рубить окрестные кусты. Поняв, что враг ушел, Хосака опустился на колени вохте тела своего друга, и зарыдал. Они с Дзинако было как братья, так что смерть одного явилась тяжелым ударом для другого. Молодому Ямаскэ тоже было тяжело. Место боя представляло картину, ужасную для юноши, еще не закалившегося в битвах.
Повсюду кровь на желтых листьях. Кобэ лежит мертвый на спине, с сякэном в шее, Такуро без сознания корчится от боли, труп Дзинако валяется в луже собственной крови, Хосака рыдает над ним и держит в руках отрубленную голову друга, Ахито с распухшей ногой еле дышит неподалеку.
Торинобо Ясутакэ, держась за бок, где каждый вздох отдавался теперь болью в сломанном ребре, сказал:
— Надо двигаться дальше! Скоро стемнеет. Мы не можем нести Ахито и Такуро, но и бросить их здесь одних тоже нельзя. До ближайшей деревни еще не меньше часа пути. Кто-то должен остаться!
— Я останусь с ними, господин, — голос Хосаки ничего не выражал, как будто все на свете потеряло для него какое-либо значение.
Ясутакэ помолчал немного, раздумывая, и согласился.
— Хорошо. Только разведи костер. Здесь могут быть волки. Из деревни мы пришлем людей с носилками. Ниндзя сюда не вернется. Раненые ему ни к чему.
Он повернулся и зашагал по все той же едва заметной тропинке. Ямаскэ несколько секунд молча смотрел на Хосаку, Ахито и Такуро, а затем бросился догонять командира. В душе он не сомневался, что видит своих товарищей в последний раз.
Двое самураев быстро, почти бегом двигались через лес.
Они очень спешили. Нужно было, несмотря ни на что, выполнить задание, а также поскорее направить помощь раненым товарищам и оставшемуся с ними Хосакэ. Ясутакэ держался за бок, он тяжело дышал, почти хрипел. Ямаскэ тоже притомился, но он был очень молод, и, в отличие от начальника, ничуть не пострадал в схватке с ниндзя.
Узкая тропинка петляла между кустов и деревьев. И вдруг она вывела на хорошо утоптанную дорогу, по которой, очевидно, ходили намного чаще. Ямаскэ обрадованно повернулся к своему командиру:
— Ясутакэ-сан, смотрите, мы почти пришли!
В ответ Ясутакэ спокойно заметил:
— Мы еще не вышли из этого проклятого леса!
Словно в подтверждение его слов сзади раздался голос, от звука которого Ямаскэ даже подпрыгнул. Оба самурая одновременно обернулись и выхватили свои мечи. На тропе стоял человек в темном костюме, закрывавшем даже лицо. В руках у него не было оружия, но слева виднелась квадратная гарда короткого меча с черной рукоятью. За спиной неожиданно появившегося незнакомца солнце опускалось за горы. На фоне алого заката, в бликах света и тени, фигура казалась призрачной, чем-то таким, чего нет на самом деле. Однако голос не оставлял сомнений в реальности происходя шего.
— Господин Ясутакэ прав, вы еще не вышли из этого леса. И не выйдете без моего согласия. Выбирайте: либо вы отдаете мне письмо и уходите, либо…
Договорить он не успел, потому что ответом стал свист воздуха, рассекаемого взмахом клинка. Ясутакэ с криком устремился в атаку. Уклоняясь от выпада, ниндзя сделал колесо назад и укрылся за ближайшим деревом. Ясутакэ снова занес меч над головой, и стал осторожно приближаться к нему, готовясь нанести резкий удар. Растерявшийся в первый момент Ямаскэ крался следом, держа меч обеими руками возле правого плеча острием вверх. Но не успели воины броситься на врага, как тот выставил из-за древесного ствола трубку и дунул им в глаза каким-то жгучим порошком — сначала одному и сразу же — другому.
Почти полностью ослепшие самураи вынуждены были остановиться.
Чертыхаясь, они протирали слезящиеся глаза, но от этого жжение в них только усиливалось. С трепетом ожидали они рокового удара от своего противника, которого теперь совсем не могли разглядеть. Однако ниндзя ограничился тем, что выбил у них из рук мечи. Ясутакэ не растерялся, решение пришло ему в голову немедленно. Он резко прыгнул вправо, рискуя сослепу напороться на клинок неприятеля, на ходу выхватил вакидзаси и крикнул:
— Ямаскэ, короткий меч!
Произнеся эти слова, он начал быстро вращать вокруг себя коротким мечом, уподобляясь ветряной мельнице.
Ясутакэ надеялся быстрыми движениями наугад отбить очередную атаку врага и таким образом прикрыть себя на минуту-другую, пока в глазах хоть немного не просветлеет.
Ямаскэ понял замысел командира. Но только успел он взяться за рукоять вакидзаси, как на его руке сомкнулись стальные пальцы ниндзи. В тот же миг сильный толчок в спину бросил его прямо на размахивавшего мечом Ясутакэ.
Молодой самурай едва смог крикнуть — «Господин!» — как острая сталь пронзила ему правое плечо. Брызнула кровь, Ямаскэ схватился за рану левой рукой и осел на землю, вскрикнув от боли. Ясутакэ услышал его крик, ощутил, что куда-то попал мечом и все понял. Он отбросил вакидзаси в сторону и хотя глаза продолжали гореть и слезиться, через влажный туман сумел разглядеть распростертое на земле тело. Он упал перед юношей на колени, не думая в этот момент о себе. Отчаяние сжало ему горло словно клешня краба. В ужасе он воскликнул:
— Я его убил!
Ямаскэ поднялся на колени и, продолжая зажимать рану здоровой рукой, смущенно пробормотал:
— Извините, господин!
Звук его голоса вернул Ясутакэ самообладание. Он повернул лицо в ту сторону, где, как ему казалось, притаился ниндзя, и громко произнес:
— Эй ты, черный негодяй! Я не знаю, кто ты такой и откуда тебе известно мое имя. Но все равно ты подлец и трус! Если тебе нужно письмо, то попробуй отнять его у меня в поединке лицом к лицу. Я, Торинобо-но Ясутакэ, сын благородного Акиро-но Ясутакэ, вызываю тебя на честный бой! Или ты боишься?
Он умолк, прислушиваясь. Ни звука в ответ.
Ниндзя замер в двух шагах от хагамото. Он присел на корточки, чтобы самурай не ощутил его присутствия хотя бы по тени. Слова Ясутакэ не произвели на него ни малейшего впечатления. Эти самураи просто помешаны на своей чести! Главное — отнять письмо, честно или коварно, не все ли равно? Гордость, самолюбие, жалость — все это не имеет никакого значения для него. Надо кончать с заданием, еще немного и станет совсем темно. А путь еще так далек!
Ниндзя привстал, сделал два скользящих неслышных шага вперед и левой рукой обхватил корпус Ясутакэ, прижав левую руку воина к телу, и захватив пальцами кисть правой руки. Ясутакэ застонал от боли в сломанном ребре и от ненависти, попытался вырваться, но хват был железным. У него все помутилось в голове от дикой боли. Ямаскэ услышал его вскрик, попытался подняться, чтобы придти на помощь, но вновь упал на землю от сильного пинка ногой в грудь.
Одним движением правой руки ниндзя извлек письмо из-под нагрудной пластины панциря, сильным ударом локтя в голову поверг Ясутакэ оземь, и мгновенно исчез в лесной чаще, словно растворился во мраке. В это время пелена слез от порошка наконец-то спала с глаз хатамото.
Он отчетливо ощутил, что потерпел сокрушительное поражение. Письма у него больше нет, отряд почти весь перебит, враг ушел безнаказанно. Все потеряно навсегда. Единственное, что остается — смыть позор с себя, совершив сэппуку (ритуальное самоубийство).
Вздохнув, Ясутакэ подошел к Ямаскэ, помог ему сесть, приложил к ране целебные травы из своего мешочка со снадобьями, заботливо перебинтовал полосками одежды.
Потом сказал:
— Отправляюсь к богам наших предков. Приказываю тебе остаться в живых. Поможешь мне уйти в заоблачный мир, потом дойдешь до деревни, расскажешь обо всем, что с нами случилось, пошлешь людей за Хосакой, Ахито и Такуро. Что поделаешь, подлый ниндзя оказался сильнее меня!
Ясутакэ снял панцирь и кимоно, оставшись в одних шароварах — хакама. Он обвел прощальным взглядом Ямаскэ, заходящее солнце, верхушки гор, лес, потом встал на колени. Совершив короткую молитву, Ясутакэ взял обеими руками свой вакидзаси, сжал зубы и вонзил меч себе в живот.
Потом медленно повел лезвие вправо, из последних сил превозмогая дикую боль, чтобы не закричать. Когда клинок дошел до правого бока, он молча взмахнул левой рукой. В тот же миг Ямаскэ, стоявший справа от своего командира с катаной наизготовку, со всей силы нанес удар, отделив ему голову от туловища и прервав тем самым мучения. Тело Ясутакэ упало вперед, в полном соответствии с ритуалом сэппуку, по нему пробежала дрожь, и все было кончено…
* * *
Человек в черном костюме бежал через лес, безошибочно выбирал путь в густых сумерках. Письмо, ставшее причиной стольких смертей, лежало у него во внутреннем кармане. Первая часть задания выполнена. Осталась вторая, более сложная. Надо проникнуть в родовой замок Оцукэ и убить автора послания, как говорится «погасить облик» напыщенного владельца замка. Иначе он пошлет сегуну второе такое же послание, потом третье, не успокоится до тех пор, пока не добьется карательной экспедиции против горного клана Тагамори.
В своем письме князь Оцукэ показал удивительную осведомленность. Ему точно известно местоположение горного селения, количество домов в деревне и мужчин, способных держать в руках оружие. Он знает даже имя тюнин, распоряжающегося делами общины. Значит, не обошлось без предательства. Изменника следует ликвидировать, но сначала требуется узнать его имя. Придется тайно проникнуть в опочивальню князя, как следует его допросить, и только потом отправить туда же, куда сейчас, без сомнения, направляется храбрый, но бестолковый самурай, оставшийся на лесной поляне далеко позади. Все же неплохо, когда все поступки врага нетрудно понять и заранее просчитать. Девятнадцатилетний гэнин Камахиро из клана Тагамори улыбнулся и продолжил свой бег.
(с) ТАРАС Анатолий Ефимович
